Петербургский сыск. 1874 год, февраль - Игорь Москвин

Следуя указаниям Путилина, Жуков с утра направился в артель, в которой работали убитые с Курляндской. Хотя вроде бы старшина и открестился незнанием, но не могли Морозовы все время молчать. О чем—то они говорили, строили планы, кому—то что—то могли сказать. Может и несущественное с первого взгляда для артельщиков, но нужное для следствия.

Старшина насупился и сквозь зубы поздоровался, видимо, больше не ожидая, что сыскная полиция его потревожит.

– Я же в прошлый раз все рассказал, что знал.

– В том и дело, что не все, – каким—то таинственным полушёпотом произнёс Миша. – Мы—то знаем, – и он подмигнул старшине, у которого на лице появилось непонимающее выражение.

– О чём? – спросил он шёпотом.

– О покупке трактира, – таким же тихим голосом произнёс Жуков.

– То ж с пьяных глаз Степан сболтнул, откуда у него такие деньжищи. Трактир—то, ого, сколько стоит.

– В этом ты прав, денег стоит, а Морозовы жили, как голь перекатная. Ты ж видел? – сказал Миша так, между прочим, может проговориться.

– Откель? – изумился старшина, – меня ни разу к себе не водил. Да и некогда по гостям расхаживать, вона сколько работы прибавилось. Степана с семьёй заменить некем. Пока новых людей в артель примем, время пройдёт.

– Это точно. А если Морозов надумал бы уходить из артели, тогда как?

– Да как? Опять же новых искали.

– Не завидное положение.

– Теперь вернёмся к Морозовым. Они с кем приятельствовали?

– В артели ни с кем? А помимо? Этого сказать не могу.

– Понятно. Работали—то они не в пустом месте. А кто—то рядом с ними был?

– Верно, работали они с Коськой и Ефимкой.

– Вот я и хотел бы с ними перекинуться парой слов.

– Сейчас позову, сразу обоих или по одному.

– По одному, – серьёзно кивнул Миша.

Через несколько минут в комнату вошёл невысокий мужчина с проседью бородой. Но Миша обратил внимание на другое, вошедший приволакивал ногу.

– Мне сказал Афанасий, что вы, Ваше благородие, меня звали?

– Точно так, я – помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков. Имею намерение задать несколько вопросов про Морозовых.

– Жаль Степана и детишков его жаль, ни за что, ни про что жизни лишились.

– Как ни про что? – ухватился за последние слова Миша.

– Так что с них было взять? Мышей аль тараканов. Да и те от них посбегали.

– Любопытно. Ты что ж у них бывал?

– Бывал, так меня даже чаем не напоили.

– От скупости?

– Да, вы что, Ваше Благородие, Степан, тот последнюю рубашку с себя снимет, если помочь надо. Не было у них ничего.

– Так вроде бы трое работали…

– Не трое, а все семеро. Правда, с ребятишек толку поменьше, но все равно руки к работе пригодные.

– Так что им денег на прожитье не хватало?

– Я, правда, не спрашивал, но краем уха слышал, что в деревню они деньги все посылали.

– Странно, не находишь?

– Что странного? У каждой семьи своё.

– А ты чего к ним заходил?

– Уж не припомню. Кажется, весточку из дому получил.

– Мог бы в артели об этом сказать?

– По соседству с ними был. Вот и зашёл.

– Хорошо, значит ты у нас…

– Ефим Перегудов.

– Зови Коську.

Константин Степанов оказался молодым человеком двадцати лет. Но таким же щуплым, как и вышедший из комнаты Ефим. Ничего добавить он не мог, сославшись, что Морозовы, как сычи больше молчали. Только и услышишь от них, подай то, не нужно тебе это. И опять, молча, уткнуться в работу и ни слова, ни полслова.

Глава восемнадцатая. Что день грядущий нам готовит…

Утро порадовало солнечными лучами, пробивающимися через просветы между темными облаками. Штабс—капитан, по чести сказать, не знал, с чего начинать день. Снова съездить в трактир, поговорить не только со вчерашними собеседниками – Марией и Семеном Иволгиным, но и с малолетними половыми, которых заметил Василий Михайлович вчера. У них глаз острый, по малолетству многое подмечают, при них не стесняются откровенно говорить.

– Сударь! Видно сразу, что вы сиятельство! – Совсем тихо и с какой—то показной таинственностью в голосе шепчет, догоняя Василия Михайловича, малый лет двадцати в кургузом пальтишке.

– Что тебе? – Спросил Орлов, не останавливаясь.

– Не соблаговолите ли приостановиться на минуточку—с!

– Я?

– Вы, Ваше сиятельство, один минут—с, за угол только! – взгляд малого был до того просительный, что Василий Михайлович едва не рассмеялся. Надо же. Сейчас и он стал одним из участников спектакля, разыгрываемого ежеминутно на улицах столицы.

– Меня? Ты меня знаешь?

– Как не знать—с! Знаем—с, вот за угол!

Штабс—капитан сделал вид, что попался на уловку уличного шарлатана и послушно проследовал за ним.

– Ну, говори, что тебе надо?

– Ваше сиятельство, выгодная покупка для вас есть, – и, озираясь по сторонам, понизив голос, произносит, – золотая цепочка—с.

Малый на самом деле вытащил из кармана какую—то цепочку, которая загорелась перед глазами Орлова ярким блеском и рассыпалась искрами на солнце, сегодня показавшемся из—за низких облаков.

«Правильное время подобрал и правильное место», – внутренне улыбнулся Орлов, много раз слышавший о процветающем таким образом обмане.

– Что же ты её прячешь?

– Ваше сиятельство. Никак невозможно, вдруг кто увидит, – и так же тихо добавил, – в ста рубликах стоит, а я только три червонца прошу.

– Краденая, видимо? – Начал подыгрывать малому Василий Михайлович.

– Упаси, Бог! Я не жулик какой, вот по нужде продаю.

– Что—то ты темнишь! – И штабс—капитан повернулся, чтобы уйти.

– Сударь! Куда же вы? Совсем без ножа режете, давайте за двадцать.

– Десять!

– Ваше сиятельство! Не обижайте и так обиженного.

– Что?

– Угодно, хотя бы пятнадцать.

– Ничего мне не угодно!

– Сколько—с вы дадите?

– Я сказал десять, – и Василий Михайлович сделал попытку повернуться, но руки малого крепко держали рукав.

– Ваше сиятельство, от души отрываю! – Малому стоило играть в театре вместо того, чтобы приставать к прохожим. – Мне б поесть, совсем изголодал.

– Теперь, – левой рукой штабс—капитан берет за воротник малого, правой цепочку, – дорогой, пройдём—ка в полицию.

– Не надо. – кричит таким пронзительным голосом малый, – убивают, – и так рванул. Что воротник кургузого пальтишки остался в руке Орлова.

– Да, – только и произносит сыскной агент, – дела.

Черед минуту к нему подбежал городовой.

– Кто кричал?

– Что ж ты служивый? У тебя под носом мошенники работают, а ты ни сном, ни духом.

– А вы, позвольте полюбопытствовать, кто такой будете?

– Сыскная полиция, штабс—капитан Орлов!

Городовой выпятил грудь вперёд и в качестве оправдания произнёс.

– Да разве за всеми уследишь.

– Ты на что поставлен? – Усмехнулся штабс—капитан, – пугалом перекрёсток украшать, что ли?

– Ваше благородие, – покраснел, как вынутый из кипящей кастрюли рак, и хотел было что—то добавить городовой, но воздуха не хватило для возмущения.

– Иди, служивый, на пост, – голос штабс—капитана хоть и ни на йоту не повысился, но звенел металлом, – там твоё место.

Городовой послушно повернулся и чуть ли не строевым шагом последовал к отведённому ему месту.

Василий Михайлович повертел в руке жёлтую цепочку, с первого взгляда казавшуюся золотой, но при внимательном рассмотрении всегда оказывалась медной, покрытым тончайшим слоем благородного металла.

Штабс—капитану хотелось узнать о духовной хозяина трактира, но иной возможности, как это узнать от Марии, он не видел. Присяжный поверенный, а, значит, и контора, в которой написан документ, неизвестны, свидетели, которые могли бы показать, тоже неизвестны. Если уж и Ильешова не знает, то придётся по очереди обходить присяжных поверенных сперва Петербургской части, а затем и всех остальных.

Мария встретила с насторожённостью в глазах, которые припухлостью и красным цветом выдавали, что ночью её подушка стала мокрой.

– Мария, – сказал Василий Михайлович после того, как поздоровался и снял шапку, – вы не знаете, где находится духовное завещание Дорофея Дермидонтыча?

– К сожалению, не знаю.

– Может быть, вы знали присяжного, к которому обращался господин Ильешов?

– И в этом я вам не помощница, – устало произнесло Мария.

– Кто же наследник?

– У Дорофея не осталось родных, поэтому он говорил, что все записал на меня.

– Но документ? Наверное, хранились ценные бумаги в одном месте. Вы не могли бы посмотреть?

– Подождите, – и женщина вышла из гостиной. Вернулась почти сразу, неся в руках резную шкатулку орехового дерева, размером с большую книгу. Но она оказалась запертой.

– А ключ? – поднял взгляд Орлов на Марию.